"Мы уже третий месяц находились в котле в районе Демянска.

Мы - это весь 2-ой армейский корпус: 5 пехотных дивизий и моторизованная дивизия СС "Мертвая голова" сидели в "русском мешке".

Мы поплатились за свою недостаточную прозорливость, тогда в январе 1942 - го, мы думали, что весь кошмар творится по Москвой, что нас на Севере это не коснется.



Никто ещё не знал, что Советы любят наступать везде и одновременно. Нас смяли на флангах и в окружение попали: СС "Тотенкопф" (Мертвая голова) 12-я, 30-я, 32-я, 223-я пехотные дивизии и наша - 290-ая.

Если идейные ССманы из "Тотенкопф" ещё держатся и пытаются заражать своей стойкостью остальных, то у нас, как то совсем невесело идут дела.

Ещё бы им не веселиться, ведь уже вторую неделю, основная часть грузов, которые сбрасывают нам транспортники Люфтваффе, приземляется к ним.

Они делятся с нами, но не всегда.

Когда сидишь третий месяц в котле, как то армейское товарищество уходит уже на второй план - своя шкура ближе.



Если у 30-ой и 32-ой дивизий дела шли ещё более менее сносно, то наша и 32 с 223-ей были уже на грани.

Людей в каждом батальоне набиралось едва на роту, были введены суточные нормы на расход боеприпасов.

Главное, что началась оттепель и кончились эти проклятые холода, отражать атаки "Иванов", в жуткий мороз было, чем то за гранью возможного.



Уже второй час шли напряженные переговоры с русским парламентером. Майор Ленеке, взял на себя ответственность, втайне, не разглашая остальным, выслушать русских и их условия.

Если "Советы" предложат, что то приемлемое и можно будет как то безболезненно вывести с выступа войска, без сдачи в плен и потери вооружения, то он доведет эту информацию до командования всего армейского корпуса.

Если об этих тайных переговорах узнает командир дивизии СС "Тотенкопф" Теодор Эйке, нашему майору несдобровать.

Эйке доложит сначала командованию 16-ой армии, а потом и всей группы Армий "Север", а потом узнают и в Берлине.



Ленеке отправят в отставку или отдадут под трибунал, как предателя.

Мне эта идея тоже не очень нравилась, этот русский, несмотря на холодное начало апреля, приехал в расположение дивизии в мотоциклетном кожаном плаще и вёл себя вызывающе нагло.

Русский требовал не только оставить выступ и сдать всё тяжелое вооружение, он требовал полной сдачи в плен всей нашей группировки. Что было немыслимым абсурдом. Причем, русский говорил с хорошим немецким произношением, возможно даже когда то бывал в Германии.



Он разговаривал громко и позволил себе дымить папиросами, не спросив даже нашего разрешения.

Гауптман Отто Тильзен, задержался на позициях и не успел на встречу, когда он увидел этого русского и услышал его крики, Тильзен спросил у меня:

-"Что этот русский себе позволяет, почему он так разговаривает с майором?

-"Успокойтесь, ему можно". Это тот самый парламентер, мы не в том положении, чтобы сейчас ставить его на место". - Ответил я.

-"Манфред, русский ведёт себя так, как будто их армия стоит под стенами Берлина или как минимум у границ Рейха, а не осуществляет небольшое окружение возле маленького поселка недалеко от Новгорода".

-"Я всё слышу!" - Услышал наши перешептывания парламентер. "У меня хороший слух, и ещё, поверьте господа офицеры, дело дойдет и до Берлина, а вы если будите упрямиться, то этого уже не увидите, так как погибнете здесь, в котле, возле Демянска".

В итоге, переговоры закончились нечем.

Ленеке отправил наглого русского, мы не могли принять эти абсурдные условия и надеялись вырваться из Демянского Ада.



Хорошо, что не согласились, а самое главное, что об этих переговорах, никто не доложил "наверх".

Мы смогли продержаться до конца апреля, благодаря удару группы "Зейдлиц" с внешней стороны кольца и удару наших гренадеров СС из "Тотенкопф" изнутри "мешка" - кольцо окружения было прорвано и связь с "большой землей" и 16-ой армией восстановлена.

Почти все офицеры и многие солдаты получили по личному приказу Фюрера награду за стойкость, памятный знак "Демянский щит".



Но мне навсегда запомнился этот русский.

Ещё был почти год до Сталинградской катастрофы, ещё не раз войска русских окажутся на краю пропасти, а мы будем близки к победе.

Ещё был очень силен Вермахт и в целом обстановка была для нас благоприятна, наши войска, несмотря на крах зимы 1941 года, всё ещё находились близко к Москве.

А русскому, словно было это безразлично, он был в своей отдельной реальности, он вёл себя так вызывающе нагло, потому, что уже в начале 1942 года, ни минуты не сомневался в своей Победе.

История показала, что этот наглый парламентёр был прав...."


/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /