Так как известно, что гомеопатия при испытаниях лекарств на здоровом человеке заботится о симптомах действия их и записывает субъективные ощущения заболевающего человека, а затем при диагнозе больных принимает в расчет совокупность всех симптомов, т. е. объективных и субъективных, и по ним определяет лекарство, то аллопатия обвиняет, конечно, гомеопататию в том, что она лечит симптомы, а не болезнь. При этом аллопатия убеждена, конечно, что объективные симптомы вовсе не нужны гомеопатам.

В этом случае аллопатами руководит полнейшее недоразумение, ибо эта медицинская система не занимается симптомами своих лекарств и поэтому не знает их и не может брать в расчет то, что руководит гомеопатией. Обе системы, в этом отношении, расходятся и аллопатия не в состояли уразуметь слов гомеопатов, ибо ей недоступно даже представление о симптомах лекарств. В сущности же это очень просто и мы поясним на примере: больной золотушного сложения приходит за помощью к доктору аллопату и жалуется на сильную боль в корне носа. Аллопат предписывает рыбий жир и спринцевание носа. Рыбий жир дается им в предположении влияния его на золотуху вообще, а боль в корне носа — явление для аллопата непонятное, как боль, против которой совершенно неизвестно что давать, а потому он гадательно советует больному проспринцевать нос, т. е. подействовать на слизистую оболочку или ждать излечения золотухи. Не может быть сомнения, что боль в корне носа надолго останется при больном, и именно потому, что аллопат не знает чем помочь такому симптому болезни.

Тот же больной обращается затем к доктору-гомеопату. Сообразив все симптомы болезни и общего состояния пациента, гомеопат дает ему известь (Calcarea carbonica) вместо рыбьего жира и серную печень (Нераг sulfuris) для носа. Врач гомеопат с уверенностью облегчает ему боль в корне носа, ибо он знает, что при приеме серной печени здоровым человеком, между другими явлениями и ощущениями, возбуждается боль в корне носа. Следовательно, гомеопат руководствуется, в добавление ко всему, еще симптомами самого лекарства. Это не значить, что он лечит одни симптомы, но не болезнь или только попутно самую болезнь в тех случаях, которые указаны Нотнагелем и Россбахом, при пояснении сущности симптоматического метода.

Каждая болезнь имеет свою коренную причину и особенности, основанные на субъективных (личных) ощущениях больного, зависящих от тысячи условий и обстоятельств!.. Какой же врач станет отвергать, что объективные симптомы имеют иногда важное значение для определения рода и характера болезни. Но в виду того, что в большинстве случаев причины болезни и патологическая сущность их неизвестны, то противники аллопатии утверждают, что она ежедневно сталкивается на практике с такими болезненными формами, которые не укладываются в категории их классификаций и не имеют определенных наименований. Между тем больные страдают, болеют, просят излечения! Что же делает аллопатия?! спрашивают и восклицают её противники. Она приступает к лечению, ни на чем не построенному, без всякого плана, на основании гадательного диагноза, занимаясь игрою в счастье!... Однако, что тут научного и достойного удивления?!

Доверяя будто бы только объективным симптомам болезни, аллопатия, по мнению её противников, оставляет индивидуальные особенности болезни без внимания. Но в действительности медицинская практика вовсе не держится теоретического правила — отдавать предпочтение объективным симптомам.

Действительно, никто не станет оспаривать, что при болезнях легких и сердца надо выслушивать больного и основывать свой диагноз на анализе объективных симптомов, но, с другой стороны, гомеопаты говорят: «мы поставим на первый план весьма различную и индивидуально-характерную симптоматическую картину», ибо исключительно анатомический принцип совершенно недостаточен и врач должен иметь дело не с классификациями и номинальными болезнями, а с живыми людьми. Аллопаты конечно держатся также симптоматической картины болезни, со своей точки зрения, но не для индивидуализации, о которой заботятся так гомеопаты.

Известный профессор Вундерлих пишет следующее (Das Verhalten der Eigenw&rme in Krankheiten. S. 336. Capitel Pneumonie):

«Под именем пневмонии (воспаления легких) описываются болезни весьма многоразличные. Анатомическое исследование уже с давних пор стало также приводить к этому заключению, и в этом отношении крупозные, геморрагические, серозные, гнойные, гнилостные, лобулярные и прочие воспаления легких представляют столь многозначительные различия между собою, что они необходимо должны рассматриваться, как различные болезненные процессы. Но нельзя также оспаривать, что даже такие болезненные формы, которые в настоящее время еще рассматриваются как анатомически тождественные, могут тем не менее расходиться в весьма существенных пунктах и что кроме анатомического различия, лежащего в основе патологического процесса, этиологические отношения могут также обусловливать различия, которые существенно разъединяют друг от друга заболевания, описываемые под одним общим именем «пневмония», едва ли менее ошибочно и поверхностно, чем если бы мы захотели свалить в одну кучу под общим названием dermatitis (воспаление кожи) все накожные болезни, протекающие при воспалительных явлениях».

«Первое определение только потому извинительнее, что мы, в большинстве случаев, при жизни не умеем точнее поставить диагноз, не можем различить отдельные, существенно различные проявления болезни, наконец потому, что эти самые проявления в их существенных различиях отчасти даже еще вовсе не могут быть распознаны. Правда, симптоматика открыла уже известное число моментов, указывающих на различие процесса в легких при заболеваниях, описываемых под именем пневмонии; но, нужно признаться, что вспомогательные средства симптоматики для дифференциального диагноза еще чрезвычайно скудны».

«Термометрия — продолжает Вундерлих — в состоянии довольно значительно расширить эти вспомогательные средства, но и она оставляет еще много пробелов; и не следует скрывать от себя, что наши познания и суждения о пневмониках, даже в связи с данными термометрии, еще очень отрывочны».

«Если эти слова — говорить доктор Бразоль — одного из знаменитейших клиницистов последнего времени справедливы относительно пневмонии, представляющей комплекс наилучше изученных симптомов, то они с гораздо большею справедливостью могут быть применимы к большинству других болезней».

«Следовательно, постановка одного родового диагноза, исходящая из патолого-анатомической систематики, еще не достаточна для клинических, а следовательно и терапевтических целей; для чего требуется дифференциальный диагноз видового или подвидового характера болезни, т. е. определение тех признаков, которые отличают один и тот же грубо-анатомический процесс, например, воспаление легких у одного субъекта от воспаления легких у другого, и обособление тех тончайших черт, которые придают каждой болезни её индивидуальную физиономию. Следовательно, задача всякого истинно-научного терапевта должна заключаться в тщательном индивидуализировании данного случая».

«Индивидуальность же каждого болезненного случая кроется в органической самодеятельности нашего организма, т. е. в способности его самостоятельно реагировать на известные внешние и внутренние раздражения, вследствие чего известные болезненные причины и предрасполагающие условия, действуя известным образом на человеческий организм, вызывают в нем физиологическую реакцию, выражающуюся в виде комплекса тех или других болезненных симптомов. Эта реакционная способность организма называется впечатлительностью или раздражительностью или, лучше, «восприимчивостью» организма, и представляет в каждом отдельном субъекте весьма различные количественные и качественные градации; вследствие чего одна и та же причина, например простуда, вызываешь у одного субъекта жабу, у другого бронхит, у третьего воспаление плевры, у четвертого невралгию, у пятого ревматизм, у шестого воспаление внутренних органов и т. д., причем, кроме того, каждая из этих отдельных болезней у пораженного ею субъекта воспринимает свою особенную физиономию, отличающую ее от такой же родовой болезни у другого. Точно также для происхождения таких болезненных картин в одном случае требуется продолжительное и весьма сильное действие болезненного раздражителя, а в другом случае достаточно весьма кратковременного и слабого раздражения, смотря по степени впечатлительности организма к данному раздражителю. Но существование в организме такой самобытной, самодеятельной и саморегулирующей способности в связи со всевозможными этиологическими условиями и предрасполагающими влияниями, каковы: пол, возраст, телосложение, темперамент, наследственность пациента и т. д., все это налагает на каждое заболевание свою индивидуальную печать. И если мы спросим, в чем заключается индивидуальность каждого данного случая, то я бы ответил, что в совокупности тех симптомов, большею частью субъективных, посредством которых организм или, может быть, в частности нервная система пациента реагирует на внешнее раздражение. Отсюда вытекает вся важность оценки субъективных симптомов для диагноза видового или подвидового характера болезни».

Далее доктор Бразоль объясняет, что не подлежит сомнению, что каждое болевое или субъективное ощущение непременно имеет свое raison d’etre, свое какое-нибудь органическое основание в каком-либо патолого-анатомическом процессе, хотя, может быть, оно и не во всех случаях нам известно.

Например, субъективные и болезненные ощущения, боли, общее самочувствие и вообще вся субъективная картина болезни при воспалении легкого ухудшается от лежания на здоровом боку, а при воспалении плевры от лежания на больном боку. В данном случае можно, вероятно, даже объяснить причину таких субъективных ощущений. При воспалении плевры всякое механическое давление на больную часть усиливает существующее воспалительное раздражение и увеличивает местную боль. Поэтому пациент, инстинктивно избегая боли, инстинктивно же ложится на здоровый бок. При воспалении же легкого, когда больной участок этого органа подвергся опеченению (уплотнение легкого, в результате которого он приобретает сходство с печенью), вследствие чего огромная поверхность легочных пузырьков закупорена воспалительным экссудатом (выпотом), уже не служит больше для обмена газов и пациент чувствует потребность воздуха и испытывает задышку вследствие недостатка воздуха. Если он ляжет на здоровый бок, то дыхательная способность грудной клетки этой стороны делается ограниченнее, обмен газов в здоровом легком уменьшается, вентиляция здорового легкого ухудшается и, следовательно, задышка, вследствие недостатка воздуха, должна усилиться. Поэтому, пациент инстинктивно ложится на больной бок, для того, чтобы дать здоровому легкому полную возможность глубокого дыхания. В этом случае можно объяснить причину этого различия в субъективных ощущениях больного; но во многих случаях мы не в состоянии это сделать с такою уверенностью. Так например, у нас лежат рядом на двух койках два больных А и В; оба страдают сочленовным ревматизмом, скажем, в острой его форме. Пациент А от малейшего движения испытывает невыносимую боль в пораженных частях и поэтому силится сохранить полную неподвижность и наивозможное спокойствие; между тем как пациент В; наоборот, в состоянии покоя и неподвижности чувствует мучительное ожесточение своих страданий, а потому принужден беспрерывно менять положение тела, шевелить членами и находиться в движении, причем субъективное его состояние улучшается и болевые ощущения стихают. Вот две одинаковых родовых болезни, но какое глубокое различие в клинической картине? И нет сомнения, что в основе этого различия субъективных ощущений должен непременно лежать какой-нибудь органический субстрат, хотя мы не можем с уверенностью сказать, в чем именно он заключается. Но мы знаем, что в патогенетическом или физиологическом действии двух лекарственных веществ воспроизводится эта же самая болезненная картина.

«Мы имеем, говорить доктор Бразоль, как гомеопат, два лекарства — Bryonia и Rhus toxicodendron. Оба они воспроизводят в здоровом человеческом организме резко характерные ревматические явления; но боли от Брионии положительно усиливаются при движении и облегчаются в покое; между тем как ревматические боли от Руса, наоборот, облегчаются в движении и ухудшаются в покое. Следовательно, на основании нашего закона, при соответствии всех других объективных и субъективных явлений, Bryonia и будет местно и индивидуально специфическим лекарством для пациента A, a Rhus для пациента В.»

Точно также и характер боли имеет во многих случаях важное значение для определения локализации (местопребывания) болезненного процесса. Например, жгучие боли свойственны преимущественно коже и слизистым оболочкам; тупые, ноющие и сверлящие боли свойственны преимущественно костям, подергивающие боли преимущественно свойственны мышцам и нервам, острые, режущие, колющие боли — преимущественно серозным и фиброзным оболочкам и тканям. Следовательно, описание пациентом субъективного характера боли нередко наводить на локализацию болезненного процесса.

Точно также субъективные ощущения у детей выражаются плачем и криком, Различные оттенки этого плача и крика так характерны, что внимательный детский врач уже по одним этим оттенкам иногда в состоянии предугадать болезненный процесс.

Совокупность симптомов, возникающих вследствие постепенного соучастия в болезненном процессе всего организма вообще, и нервной системы в частности, позволяет опытному практическому врачу во многих случаях с точностью определить патологический характер болезни еще раньше диагноза, который и подтвердит его предположение.

«Когда нам говорят что мы пренебрегаем объективными симптомами — пишет доктор Бразоль — то я говорю, что это неправда, потому что без объективных симптомов во многих случаях, хотя и не всегда, невозможен диагноз, а без диагноза болезни во многих случаях, хотя тоже не всегда, невозможно и правильное лечение, особливо по нашему закону, потому что, не зная, какие органы находятся в заболевании, мы не знаем, какие назначить средства, которые бы действовали на те же самые органы и ткани и в том же направлении, как и болезнь. С другой стороны, когда нам говорят с упреком, что мы преувеличиваем значение субъективных симптомов, то мы только кланяемся и благодарим, потому что такой упрек обращается нам в величайшую похвалу. Действительно, если тривиальное лечение «симптомов» не специалистом, не врачом представляется мишенью для насмешек наших противников, то разумная эксплуатация и оценка субъективных симптомов в руках физиологически-образованного врача новой школы доставляет ему могущественное орудие для успешной борьбы с человеческими страданиями. Весьма часто вся болезнь пациента заключается только в субъективных страданиях, и если он обращается к врачу так называемой аллопатической школы, то врач, не зная, что с ними делать, склонен приписать все жалобы пациента его воображению, мнительности, истеричности или ипохондрии, и ограничивается назначением наркотических или эмпирических средств. Между тем врач-гомеопат против всех этих страданий выставляет свои специфические лекарственные вещества, в физиологическом действии которых он при изучении их раньше находил все эти самые жалобы пациента, результатом чего каждый раз имеет счастье наблюдать излечение болезненного состояния больного».

Далее противники аллопатии говорят, что «симптоматологический метод важен в том отношении, что дает возможность распознавать болезни в самом раннем периоде их возникновения, когда они выражаются лишь субъективными симптомами. Как часто вся история болезни пациента состоит исключительно из одних субъективных симптомов, и в таких случаях врач, произведя полное исследование груди и живота, исследовав все отделения, испытавши нервную и мышечную чувствительность, начертав кривую пульса, взвесивши пациента - словом, проделав над ним всевозможные методы исследования и не найдя в пациенте ничего ненормального, объявляет ему, что он здоров или называет его болезнь мнительностью, ипохондриею, истериею и т. п. и отпускает его домой с рецептом Kali bromati одну драхму на 6 унций воды. Но от этого универсального и всеисцеляющего бальзама больному не легче. В нем может сидеть глубокое сознание какого-то внутреннего беспокойства, недомогания или недостатка где-то какой-то точки опоры, он чувствует смутную неопределенную боль, или хуже, чем боль, чувство неминуемо угрожающей болезни; он не может отделаться от мучительного сознания какой-то болезненной деятельности своего сердца или неестественного состояния своего мозга; он замечает в себе какую-то беспричинную и безотчетную физическую усталость; он тревожим предчувствием разыгрывающейся болезни, предчувствием, исходящим из самой глубины его существования, словом, он чувствует себя больных. несчастным и страдающим. И это страдание может иметь реальное основание. Вчера врач объявил его здоровым или «нервным», а завтра читает в газетах, что этот самый пациент, искавший у него помощи от болезни сердца и признанный им здоровым, скоропостижно умер на улице от разрыва сердца, или слышит, что другой, жаловавшийся на какое-то душевное беспокойство, сошел с ума или лишил себя жизни, или узнает, что третий пациент, представлявший непонятную для него картину субъективного страдания, пал жертвою какого-нибудь неисцелимого хронического недуга... Это факты не единичные и неисключительные, а огульные, валовые, ежедневные. Гомеопатическая школа всегда внимательно изучала симптоматику болезней и никогда не теряла из виду, что болезненные субъективные ощущения составляют важную часть болезней человека. Поэтому она всегда обращала должное внимание на эту сторону и в испытаниях лекарств, в которых также встречаются такие же жалобы и субъективные ощущения. Критически размышляющий врач Ганемановской школы, конечно, сумеет разобрать, где известно страдание распустилось на эфемерной почве фантазии и воображения, а где оно имеет реальное и глубокое основание; но он никогда не упустит из виду, что, пренебрегши этими симптомами больного человека, он утратил бы нить к пониманию сущности его болезни, и всегда будет помнить, что субъективные симптомы доставляют самые ранние признаки или предостережения будущих болезней. Поэтому, своевременно побеждая такие состояния, он вместе с тем искореняет зародыши будущих опасных и тяжелых страданий, т. е. исполняет самую важную задачу терапии — предупреждать развитие важных и серьезных заболеваний.

«На это нам говорят — пишет далее доктор Бразоль — что мы, значит, лечим симптомы, а не болезнь. Это неправда. Симптомы служат для нас только руководством для выбора лекарства, но не составляют единственной цели нашего назначения. Если путешественник идет по незнакомой ему дороге, от одного верстового столба к другому, от одной указательной вехи к другой, то это еще не значит, чтобы эти столбы, вехи и указательные персты на перекрестках составляли единственную цель его путешествия; они служат для него только полезными указаниями или внешними симптомами, что он находится на верном пути. Нам говорят с презрением, что, значит, наш терапевтический метод есть «симптоматический», думая этим нанести нам непоправимый удар. Нисколько! Да, наш метод есть симптоматический в обширнейшем смысле слова, понимая под ним всю совокупность как объективных, так и субъективных признаков болезни. Этот упрек, обращенный в нашу сторону, отскакивает рикошетом в наших противников, потому что они, назначая слабительное против запора, вяжущее против поноса, антипирин или антифибрин против всех лихорадочных болезней и т. д., действуют не против сущности болезни, а только против одного из её симптомов, часто даже не самого существенного, т. е., в грубом и примитивном смысле, симптоматически. Между тем врач-гомеопат, действуя на всю органически заболевшую область посредством сходно действующего на ту же область лекарства, уничтожает всю совокупность всех наличных симптомов и таким образом ближе всего приближается в идеалу рациональной терапии, удовлетворяя в значительной степени важному показанию болезни (indicatio morbi), хотя бы последняя и оставалась для нас неизвестною, потому что удаление всех симптомов болезни равносильно удалению самой болезни. Болезни без симптомов или без внешних признаков её существования мы понять не можем, или во всяком случае такое понятие о болезни было бы несовместимо с общепринятым понятием о здоровье и болезни».

Итак, мы знаем, что в теории аллопатия придает небольшое значение симптоматическому методу, да, кроме того, понимает его по-своему на практике. Между тем, эта система в медицине, преследующая гомеопатию из принципа, постоянно себе противоречит. Например профессор Гергардт (№ 90 Deutsch Med. Ztg. 1885 г.) пишет:

«Диагноз должен охватывать все существующие налицо болезненные изменения и не должен ограничиваться навязыванием больному одного названия болезни. Он должен разобрать и объяснить все существующие в теле анатомические и физиологические изменения и раскрыть их происхождение и взаимное отношение. Диагноз должен основываться гораздо больше на многостороннем исследовании, чем на односторонних симптомах. Неподвижные и шаблонные правила не могут обеспечить искусства диагноза. Единственно только полное собрание симптомов и их разумное взвешивание доставляет высокую степень вероятности. За исключением совершенно поверхностно лежащих случаев, каждый диагноз основан на вычислении вероятностей. Чем более признаков определенного значения будет поставлено на счет, тем основательнее будет результат.

На основании того, что в теории аллопатия будто бы исключительно доверяет объективным признакам болезни и на них строит свое лечение, противники её обвиняют, что она лечит форму, название болезни, а не корень или саму болезнь.

Еще Гиппократ учил, что «название болезни имеет для врача второстепенное значение». Конечно, под словом название, он подразумевал форму. Так как, при исследовании болезненного процесса, ему прежде всего бросалось в глаза нарушение равновесия организма и задача медицины заключалась для Гиппократа главным образом в восстановлении этой наружной гармонии, то, разумеется, он мог придать форме болезни лишь второстепенное значение. И действительно, какая выгода больному, да и самому врачу от окрещивания каждой формы болезней известным именем. Разве это имя или подведение болезни под известную рубрику или форму служит ручательством больному, что его болезнь понята безошибочно, а врачу, — что он имеет верное средство для излечения этой формы болезни? — Ничуть. Мы хорошо знаем, как определительно высказывается аллопатия относительно незнания ею производящих причин человеческих болезней, с своей строго научной точки зрения. Раз причину невозможно определить, то что же остается высматривать, выслушивать и выстукивать врачу в организме больного? Стремление состоит только в определении формы болезни известного органа или целой полости, а затем остается лечить местную болезнь, а не корень её или причину. Если причин бесчисленное множество, так что всякий предмете в природе, каждое событие, всякое явление в теле могут сделаться болезнетворною причиною, то сколько же существуете форм каждой болезни? Благодаря тому, что форме болезни придают первенствующее значение, в общежитии привыкли болезнь называть именем формы, а не корня её или причины, а наука разделила бесчисленное множество форм на специальности. Вряд ли будет ошибочно, если скажем, что форм болезней больше, чем людей на свете. Поэтому изучить их, согласно стремлению современной медицины, не может никакая наука с миллионом представителей.

Доктор Ковнер говорит, что история медицины дает нам более точное и более полное понятие о фактах, из которых составляется медицина. Так, еще недавно, все тяжкие лихорадочные формы сводились к «тифозным горячкам». Древние авторы, напротив, показывают нам, как многочисленны виды лихорадочных болезней с тяжким характером, которые в сущности не что иное как послабляющие формы. История, следовательно, исправляет здесь заблуждение новейшего времени. Без неё мы не знаем различных изменений, какие претерпевали болезни во времени и пространстве, не говоря уже о том, что есть болезни, о существовании которых мы узнаем только из описаний древних авторов. Окружающая среда, социальные и атмосферные перевороты неотразимо влияют на изменение самой конституции болезней. От того воспаления легких, мозговых оболочек и проч. видоизменяются сообразно со временем и местом.

И, несмотря на эти наблюдения древних ученых, скажем мы, все-таки они не могли отрешиться от принципа, что вся жизнь человека и все его болезни — зависят от крови и тех соков, которые вырабатываются из неё. Они, следовательно, еще лучше нас знали, что форм болезней множество, но пришли к убеждению, что заниматься лечением форм — излишний труд и несбыточная надежда.

«Наблюдения в медицине — говорить Дарамбер (Histoire des sciences medicales. Paris, 1870. I, 8—10) — не похожи на наблюдения в физике и химии. В области этих последних явления вполне определенные и стойкие могут быть воспроизводимы по произволу. Напротив того, в медицине органические, физиологические или болезненные явления носят слишком резкую печать места, века, расы, темперамента, времени года и других различного рода обстоятельств; они так часто подвержены изменениям в силу движений жизни, что сегодняшнее наблюдение не может с точностью походить на вчерашнее. Нельзя воссоздать во всем объеме воспаления легких, ни наблюдать двух вполне тождественных случаев».

Немаловажно обвинение аллопатии также в том, что она, направляя лечение внутренних болезней прямо на больные органы, т. е. желая делать лечение по возможности чисто местным, действует на здоровые части и зачастую поражает их гораздо более, чем облегчает больной орган. Доктор медицины Бразоль отлично иллюстрировал это положение в одной из своих лекций о гомеопатии. «Возьмем — говорил он — ложный круп. Терапевтическими показаниями для врача старой школы является одно из следующих или чаще все вместе: вызвать рвоту и испарину, произвести раздражение кожи, поставить мушку или горчичники, дать слабительное, умерить раздражительность нервной системы и т. д. Во всех этих случаях производится насильственная атака на здоровые части организма: производится рвота, при совершенно здоровом состоянии желудка; вызывается пот, т. е. усиленная и ненормальная деятельность кожи, или производится её воспаление посредством мушки, при совершенно здоровом и нормальном состоянии кожи; дается слабительное, положим каломель, т. е. раздражаются кишки, да уже кстати за одно и печень, при совершенной невинности этих органов в соответствующем местном заболевании; умеряется раздражительность нервной системы посредством оглушения или угнетения нормальной деятельности здоровых частей мозга. Словом сказать, производится анестезия, наркоз, оглушение, угнетение, раздражение и воспаление всех здоровых частей тела, между тем как больная часть — центр тяжести всего заболевания — оставляется без всякого внимания. Больного человека хотят вылечить тем, чтобы привести в больное состояние здоровые части его организма, т. е. сделать его еще более больным».

Можно было бы представить еще много примеров потрясения всего организма аллопатическим лечением, но это завело бы нас слишком далеко. Казалось бы, у всякой системы лечения должна быть единственная цель — удалить болезненный процесс, что и достигается такими дозами, которые проходят безвредно для всего организма и, касаясь больного органа, вызывают в нем целительную реакцию. Рациональною терапией, без сомнения, будет также и та, которая выполняет требование Гиппократа «прежде всего не вредить», и, по словам профессора Россбаха, «стремится не причинять вреда в болезнях и отстранять внешние вредности». Здесь прошу позволения разъяснить еще следующую подробность. Мои собеседники, также как и я, склонны, вероятно, понять под словом «местное» лечение, совершенно иное, чем подразумевается аллопатическою терапией, хотя бы такого авторитета, как профессор Манассеин (лекции «Общей Терапии», стр. 25—27). Аллопатия понимает слово «местное» в совершенно механическом смысле. Так, профессор Манассеин, радуясь стремлению современной аллопатии направить лечение внутренних болезней прямо на больные органы, разумеет в этом: промывание желудка, вырезание привратника желудка, операции кисты и заворота кишок, расширение гортани, впрыскивания лекарственных растворов прямо в легкие и т. д. Мы же далеки от подобной мысли и понимаем местное лечение не в смысле удаления весьма важных для жизни органов и не можем допустить, например, что впрыснутое в легкие лекарство останется лишь в легких и никуда не перейдет с кровью. Другой профессору Гёксли, высказывает надежду, что со временем фармакология доставить терапевту возможность действовать в любом направлении на физиологические функции каждой элементарной клетки организма, но весьма забавно представление его о приведении в исполнение этой возможности. Он надеется, что вскоре станет возможным вводить в экономию человеческого организма такие механизмы, которые, на подобие хитро придуманной торпеды, будут в состоянии проложить себе путь к известной группе живых клеток и произвести между ними взрывы, оставляя все другие клетки не тронутыми и не поврежденными. Представьте себе, что такая надежда родилась у аллопата, не умеющего лечить иначе как атакою на весь организм и не допускающего никакого смысла в малых дозах. Сбыточная ли такая надежда у тех, кто удаление больного органа с помощью ножа называет местным лечением, и не доказывает ли эта надежда, что аллопатия позабыла о существовали крови в человеческом организме, которая соединяет все органы между собою и питает их. Если мы скажем, что гомеопатия уже осуществила эти надежды и достигла локализации действия лекарственных веществ, то аллопат, пожалуй, по обычаю, накинется и обвинит в невежестве.

В данном случае, как и всегда, не трудно обличить аллопатов в противоречии. Так, в противоположность проф. Манассеину, знаменитый проф. Россбах пишет (1. с. S. 14):

«Было бы заблуждением местное лечение противопоставлять фармакотерапии в собственном смысле и думать, что только местно приложенное средство — действует местно. Ибо многие средства, воспринятые кровообращением из желудка или иной всасывающей поверхности, оказывают более или менее тесно ограниченное местное действие, под условием достаточно малой величины данного приема; так, дигиталис действует на сердце, стрихнин — на спинной мозг, пилокарпин и апоморфин — на потовые и слизистые железы, так что даже при местном применении этих средств едва ли можно себе представить более тесное ограничение их действия».

Проф. Шрофф (S. 282) пишет: «чрез какой бы орган не вводилась сулема в организм, она всегда вызывает воспаление желудка и толстой кишки и пр. Серная ртутная мазь (S. 21) при втирании её в кожу вызывает те же физиологические и терапевтические результаты, как и внутреннее употребление ртути».

Профессор Нимейер, в своем руководстве частной патологии и терапии (Bd. I, S. 539) жалуется, что игнорируют прекрасные эксперименты Мажанди и Будге, доказавшие, что рвотное действие ипекакуаны и рвотного камня (Tartarus emeticus) происходит не вследствие сильного раздражения слизистой оболочки желудка, но вследствие воспринятия их в кровь. Впрыскиванием рвотного камня в вены Мажанди вызывал рвоту даже в тех случаях, где желудок был вырезан и заменен пузырем.

Кемпер говорит (Deutsch. med. Ztg. 1884, S. 91): «твердо стоит факт, что отравляющие дозы мышьяка не поражают первых путей, а между тем и подкожное и внутреннее через рот употребление этого ядовитого вещества вызывает воспаление желудка и кишок, ожирение печени, почек и т. д. Впрыскивание слабительного средства в вены вызывает то же действие, как и введение его в желудок», говорить проф. Шотт (по Келликеру) и т. д.

Можно ли, после этого, заниматься местным лечением, заботиться об уничтожении формы болезни и забыть о значении крови и кровообращения в человеческом организме!

Покончив с симптоматическим методом, перейдем к следующему — к физиологическому. «Физиологический метод — пишут Нотнагель и Россбах (стр. 5) — старается изучить лежащее в основе каждого симптома физиологическое изменение тканей и функций тела, далее физиологическое действие всех возможных тел и сил природы и затем возбудить противодействие первым со стороны тех из числа последних, которые обладают противоположным действием: так, против судорог он требует применения парализующих средств морфина, хлороформа, хлорал-гидрата, против параличей — возбуждающих сокращения: электричества, стрихнина, против усиленного обмена — ограничивающих последний средств и т. д. Другими словами, он действует подобно симптоматическому методу, с тою лишь разницею, что действие его направлено против лежащих в основе симптомов нарушений органов, а не против их последствий. Это — научно глубже вникающий симптоматический метод, который с величайшею пользою для врачебной науки преобладает в особенности в научном терапевтическом движении последних двух десятилетий.

В заключение профессора прибавляют: «тем не менее, однако же, этот метод не в состоянии достигнуть того идеала, к которому обязан стремиться каждый врач, потому что он слишком мало занимается причинами, лежащими в основе болезни».

С нашей стороны не остается ничего прибавить.

«Наконец, последний рациональный метод» — пишут те же авторы — «обращающий одинаковое внимание на все моменты: на причину, развитие, тканевые и функциональные изменения болезни, физиологическое действие целебных средств и агентов, число и быстроту целебных результатов, хотя по своему капитальному значению и признается всеми, однако пока еще не осуществим вполне и составляет лишь метод будущего, потому что в настоящее время мы еще не располагаем средствами для его осуществления. Для этого требовались бы особые большие государственные учреждения, снабженные множеством вспомогательных средств и сил и находящиеся в связи с больницами. При тех приспособлениях, которые ныне имеются в научно-медицинских учреждениях, всегда должны получаться одни лишь несовершенные результаты. Один рациональный метод делает все остальные излишними, потому что он заключаете в себе всю их совокупность и применяет их, смотря по их достоинству и сущности вопросов».

Итак, пока не воздвигнутся особые государственные учреждения, медицина не будет обладать рациональным методом и человечество обречено на нерациональное лечение, а те, которые даже и в будущем не пожелают лечиться в больницах и предпочтут болеть у себя дома, никогда не воспользуются успехами медицины. И это пишется в конце XIX-го столетия, и мы одновременно принуждены поклоняться аллопатии и соглашаться с нею, что она — рациональная медицина! Вот и основание, на котором она величает себя «рациональною». Следовательно, аллопатия должна изменить свое прозвище и характеризовать себя иначе; если не существует рационального метода, то не может быть рациональной медицины, а потому аллопатия — лишь система, надеющаяся на рациональность в будущем. Но суть дела не в игре слов, а в том, что исходит из рациональности методов, а мы видели, слышали и знаем, насколько результаты лечения аллопатией — отрицательны.

К удивленно доктора Гэйварда, профессоры-аллопаты исключили из числа методов еще один, довольно распространенный, который он называет «эклектизмом». Гэйвард пишет в своей брошюре: «меньшее, но возрастающее число врачей следует другому методу. Эти люди—эмпирики, в высшем значении этого слова; они употребляют всякого рода лечения, к какой бы системе оно ни принадлежало и как бы противоположно общепринятым методам оно ни было, если только лечение это одобряется их разумом и опытом. Они отвергают выражения «аллопатия» с таким же жаром, как и выражение «гомеопатия», не придерживаются никакой «патии» и представляют из себя, на самом деле, эклектиков, как их часто и называют. Эти люди выказывают более терпимости к новой медицинской школе (гомеопатия), чем большинство профессии. В некоторых случаях они придерживаются выжидательного метода, в других употребляют так называемые специфические средства; в большом числе случаев они практикуют аллопатию в смешанной её форме, в других же — гомеопатию. Они составляют большинство тех, которые вновь открывают то, что давно известно гомеопатам, и вводят в общую терапию средства, взятые из гомеопатии, хотя редко признают источник своих вдохновений и охотно приписывают себе честь успеха, принятого ими метода. В общей практике люди эти оказываются успешными и хорошими врачами; некоторые из них профессора, занимающиеся фармакологиею и терапиею и тем оказывающие большую пользу развитию лекарствоведения, причем большая часть из них признает важность испытания лекарств на здоровых людях. Между наиболее известными писателями этой категории суть: Рингер, Росс, Брентон, Филлипс и Меррель — «самые ученые люди профессии», по словам Доктора Вилькса».

Об аллопатическом методе доктор Гэйвард говорит далее следующее: «аллопатия и антипатия. Эти системы составляют главную практику большинства врачей, особенно менее интеллигентных. Соединенные вместе, эти методы составляют настоящую паллиативную систему лечения, в противоположность излечивающей; и такому соединению двух систем обыкновенно дают название «аллопатии». В тех случаях, когда нельзя найти причины болезни или невозможно удалить её, аллопаты, окружив больного благоприятными условиями, назначают для облегчения выдающихся симптомов болезни (например, боли или бессонницы), лекарства, которые физиологически-насильственно уничтожают эти симптомы лишь на время, т. е. пока не окончится действие данного лекарства, или же дают лекарства, производящие противоположное патологическое состояние, и оставляя, таким образом, самую болезнь, как целое, не тронутою, развивают в больном, в добавок к той болезни, которою он уже страдает, еще новую лекарственную болезнь: это — антипатический метод. Настоящий же аллопатический принцип состоит в том, что можно удалить недуг, вызвав болезненный процесс в какой-либо другой ткани или другом органе, причем действие лекарства прекращаете первоначальное расстройство посредством отвлечения, замещения или противораздражения, или в том, чтобы дать покой больному органу, заставив другой орган исполнять его функцию. Принцип contraria contrariis curantur лежите в основе обоих этих методов. Ганеман указываете на то, что невозможно излечить хроническую болезнь паллиативными средствами, и на то, как трудно уничтожить болезненное состояние, произведенное ими. Много лет раньше Гиппократ писал: «при лечении нужно стремиться достигнуть двух целей — излечить больного и ни в каком случай не повредить ему». Антипатия самый простой и часто самый вредный вид аллопатии; при её употреблении реакция, проявляемая организмом на действие больших доз, заметно ожесточает симптомы первичной болезни. Некоторые врачи-аллопаты склонны более к замещающему методу, другие к прямо противоположному. Все они вообще постоянно прибегают к проносным, рвотным, раздражающим лекарствам, а также и к местным наружным средствам; они также употребляют, и притом не очень разборчиво, лекарства, известные под названием тонических (укрепляющих) и альтеративных (изменяющих соки)».

«Термин «аллопат» принято употреблять для обозначения всех тех, которые не практикуют гомеопатию. Это совершенно неверно. Не многие врачи в настоящее время придерживаются исключительно принципа аллопатии, а большая часть только иногда следует ему. Термин «аллопат» должен бы принадлежать только той обширной, но уменьшающейся категории врачей, чья рутинная практика зиждется на принципе аллопатии. Многие, называемые аллопатами, отвергают это название и признают принцип аллопатии только в ограниченном применении. Как закон, они ценят его более, чем закон подобия, но ни тому, ни другому не приписывают обширного практического значения».

«Некоторые врачи, особенно окончившие свое медицинское образование много лет тому назад, придерживаются старой системы и употребляют большие «героические» дозы; они действуют решительно, согласно поговорке: «пан или пропал», назначают несколько лекарств зараз и обыкновенно начинают всякое лечение слабительным, чтобы очистить первые пути (primae viae), как они выражаются. Эти люди практикуют аллопатию в худшей её форме и обыкновенно наносят значительный вред. Они часто хвастаются даже своим «героическим» лечением, как будто есть какая-либо отвага в их действиях; скорее все геройства на стороне их пациентов. В настоящее время число подобных врачей уменьшается; гомеопатия, общественное мнение и другие причины препятствуют им иметь многих последователей. Наблюдая их практику, мы получаем понятие о том, против каких методов приходилось вооружаться Ганеману. Они ничего не приобрели с развитием новой терапии и, что еще хуже, ничего не забыли из старой; они так же, как и их предки, прикладывают нарывные пластыри, дают проносные и рвотные, вызывают слюнотечение и очень уважают ланцет и заволоку; только боязнь просвещенного общественного мнения мешает им без разбора употреблять эти средства».

«Если к вышепоименованным классам врачей мы прибавим еще тех, которые считают панацеею от всех болезней гидропатию, противогнилостные средства (антисептические), алкоголь, погоню за бациллами (действительными или воображаемыми), электричество или еще какие-либо средства, каждое, впрочем, чрезвычайно пригодное в известных случаях, — то легко будет представить, как трудно решить, что именно из всего этого можно считать совершенною медициной. У большинства врачей есть свои коньки, лишь немногие практикуют исключительно одну какую-либо систему, почти все по временам прибегают то к той, то к другой из них».

Читайте также: "Медицинская беседа I"
                           "Медицинская беседа VI"
                           "Медицинская беседа VIII"
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /