Опираясь на эти труды, я попытаюсь кратко изложить суть вопроса о роли одежды в нашей жизни. Это важно, так как в системе задач, которые стоят перед нашим народом в деле духовно-нравственного возрождения, одежда играет немаловажную роль.

Митрополит  Филарет Московский (+1867) в одной из своих проповедей говорил:

«Что такое одежда? В порядке естественном – средство для защищения человеческого тела от разрушительного действия стихий; в порядке нравственном – защита стыдливости; в порядке гражданском – искусственное прикрытие членов тела, приспособленное к отправлению того или иного звания общественного, и вместе отличительный знак званий и степеней, в них установленный…  Из этих понятий тотчас можно усмотреть, что попечениями об одежде должны управлять необходимость, скромность, постоянство».[1]

После грехопадения человек впервые сделал для себя одежду: «…и сшили себе смоковные листья и сделали себе опоясания».[2] Такова по свидетельству Библии была первая одежда человечества. И это стоит в полном согласии с универсальной традицией древности и с историей человеческой культуры. Ощущение чувственности и греха требовало прикрытия наготы, служившей ранее символом невинности.

Еще в глубокой древности было замечено, что «со снятием одежд жена освобождается и от стыда».[3] Поэтому св. ап. Павел требует от женщин приличного одеяния, не нарушающего их стыдливости и целомудрия (1 Тим. 2; 9). По разъяснению толковников приличным является то платье, которое «со всех сторон прикрывало бы их благопристойно».[4] Среди подвижников считается, что «…поднятая выше колен одежда уже обличает бесстыдство души».[5]

На этом основании можно заключить, что в какой степени снимается одежда, в такой же степени отлагается и стыдливость.
Важные суждения о народных формах быта, где одежда занимает существенное место, мы находим у выдающегося русского ученого Н. Я. Данилевского в его труде «Россия и Европа». Он показал, что любой народ созидателен лишь тогда, когда устраивает свой быт в соответствии с особенностями собственного культурно–исторического типа, а основной чертой славянского культурно-исторического типа является религиозность.

Эту мысль подтверждает сщмч Андроник (Никольский). На пороге революционного краха Российской Империи, он писал: «Для русского народа характерно было религиозное устроение. <> Настоящую религиозность, охватывающую всю душу и жизненный быт человека, можно находить только у нашего народа, … тогда как в странах конституционных и республиканских вы хотя и найдёте благочестие и религиозность, но они давно уже занимают лишь определённый уголок и в жизни, и в душе человека и народной». [6]

Характеризуя русскую одежду Н.Я. Данилевский отмечает: «Русское народное одеяние  достаточно прочно и величественно». В то время, как европейские костюмы, пишет ученый, «совершенно уродливы, как наши сюртуки, фраки,… кафтаны времен Людовика XVI и т.д.».

Н.Я. Данилевский показал, что искажение на иностранный лад всех форм быта: одежды, устройства домов, домашней утвари, образа жизни, кажутся для многих совершенно несущественными и безразличными. Но при тесной связи внутреннего и внешнего это неверно.

Характер одежды и всей бытовой обстановки оказывает важное влияние на объединение подчинённых народностей с народностью государственной.
Он обращает особое внимание на тот факт, что в состав русского государства всегда входили разные народности. Они в массе сохраняют свои национальные черты, но любые личности, поднявшись на простор общей государственной жизни всегда стремятся перенять обстановку и уклад жизни господствующих классов. Однако в это же время у этих личностей зарождается сожаление о прежней политической самостоятельности их нации, или мечта о её возрождении. Но это последнее не имеет внутренней основы, и при достаточной силе первого оно исчезает. «В старину без всякого насилия разные татарские мурзы, черкесские князья, немецкие выходцы легко обращались в русских дворян».[7]

Об этом упоминает и сщмч Андроник (Никольский): « Никакой искусственной обрусительной политики не преследовалось нами прежде, а между тем инородцы сами постепенно и охотно делались русскими и по вере, и по духу, и по быту».[8] ;« Благочестие настолько было сильно и пленительно, что инородцы страны свободно переходили в Христову веру от Магомета и идолов. Мало того, мы не стремились сделать их русскими, а они сами легко такими делались во всём».[9] Но после изменения жизненной обстановки дворянства на европейский лад, достаточно было лишь принять на себя общеевропейский облик. «А это усиливает отчуждённость, которая более–менее свойственна инородцу, из-за этого-то и порождаются то молодая Грузия, то молодая Армения, а, может быть, народится молодая Мордва, молодая Чувашия, молодая Якутия».[10]

Н.Я. Данилевский приходит к выводу, что изменение  быта и всего, что связано с этим понятием, ведёт к утрате самобытности в искусстве, т.е. народ не может творить, а значит  развиваться. Сшмч Андроник  предостерегает: « Как яда смертоносного, следует оберегаться всего, что предлагается вместо нашего родного и бытового достояния».[11]

В результате Петровских реформ и изменения народного быта на европейский лад пострадали все виды народного искусства: архитектура, ваяние, музыка, живопись.

Разрушительное воздействие претерпела и одежда.

Важно понимать, что в традиционной культуре одежда это не просто защита тела от внешних неблагоприятных воздействий. Она была включена в весь бытовой строй жизни человека и отражала половозрастное, социальное, этническое, профессиональное положение человека.

Известно, что народная одежда, включённая в содержание крестьянских праздников, обрядов и повседневности, как правило, представляется явлением, в котором сосредоточивались мировоззрение и дух народа.

«Детство, юность, зрелость, переход из одной возрастной категории в другую, способы включения человека в систему родственных связей – всё это, как в предыдущих столетиях, так и в начале XX-го века, хотя и в иной форме, продолжало находить отражение в народной одежде».[12]

Производство одежды в семье было весьма трудоёмким и занимало много времени и сил, но и носилась такая одежда длительное время. (Лён надо было вырастить, переработать в пряжу, наткать полотна, отбелить его на солнце, обработав щёлоком, и только потом шить рубахи, порты, сарафаны).

Особое место занимало украшение одежды, и это, прежде всего, вышивка. По мнению ученых, вышивка содержала в себе различные смыслы, её можно было читать!

Исследователь Н.С. Преображенский описал такой обычай второй половины XIX столетия у жителей округи села Никольское (современный Усть–Кубинский район) Вологодской земли: «На крещенье из ближних и дальних деревень приходили и приезжали девушки–невесты, привозя с собой лучшие наряды. А был их наряд почти весь сделан своими руками. Под низ надевала девушка рубашку с двумя красными полосами, на неё ещё 4–5 рубашек, вышитых самым причудливым образом <…> от низу до груди. На верхнюю рубашку – сарафан, на него 3 или 4 нарядных передника, тоже вышитых, как и рубашки. Поверх всего – овчинную шубу, опушённую мерлушечьим мехом и крытую синим сукном.

После обеда начинался самый ответственный момент смотрин. Девушки рядами становились у церковной ограды. Несколько парней выбирали пожилую бабу и под её предводительством направлялись к разряженным девицам, которые стояли, боясь пошевелиться. Баба подходила к одной из девушек, раздвигала полы шубки и показывала её нарядные передники. Потом поднимала подол сарафана, одну за другой все узорчатые рубахи, до той самой, на подоле которой были 2 полосы. И всё это время поясняла значение узоров».[13]

Наконец, одежда физиологична. Она не стесняет движений, собранные сзади складки у круглого сарафана утяжеляют спинку, и плечи сами распрямляются. Я видела это на детях. Кроме того, русская женщина, будучи часто беременна, была всегда в свободной одежде, защищающей её и ребёнка от неблагоприятных воздействий.

Народная одежда, даже домашняя, была всегда яркая и красивая. Я предполагаю, что это было отражением внутреннего состояния человека, его радостного восприятия мира. И была, думаю, обратная связь: такая одежда, взывая к эстетическому чувству, создавала внутреннюю радость.

Так как в России существовала разделённость между народом и высшими богатыми слоями общества, русская народная одежда не проникала в жизнь высшего общества. А если бы это произошло, то одежда могла бы изменяться в сторону большего изящества и красоты, используя более тонкие качественные ткани, приёмы шитья и т.д.
 
Женщина в таком одеянии чувствует себя иначе, чем в современной одежде. Происходит совпадение внешнего и глубинного внутреннего психического строя женской души, возникает гармония, которая благоприятно сказывается и на нравственном, и на физическом состоянии женщины.

Но традиционная культура – как образ жизни, система ценностей, вера, устные традиции, нормы и правила общения и поведения, обычаи, обряды, празднества, претерпела новое разрушительное воздействие революционных преобразований XX века.

«Обращение человека духовного, человека русской народной культуры в человека «цивилизованного» (европейского типа) произошло не само по себе. Историческая память и народная культура в XX веке отбивались с неслыханной до того жестокостью – осуществлялось по сути невиданное и не видимое многими всестороннее уничтожение культур и народов»[14]. Авторы&amp;amp;amp;amp;amp;amp;amp;amp;amp;amp;nbsp; книги «Женская сряда» приводят ряд свидетельств борьбы с народными обрядами, праздниками и одеждой. «Сегодня жители рассказывают, как с 1930 по 1980 гг. власть запрещала и разгоняла девичьи посиделки и маслену, святки, народные свадьбы и крестины, запрещала носить понёвы, шушуны и шушпаны (виды одежды).В 30–х годах комсомольцы села Ушинка в один из праздников к концу обедни оцепили церковь. И, когда бабы стали выходить из церкви в своих красивейших срядах, то они силой снимали нагрудники, цупруны, понёвы и сбрасывали их в общий ворох. Содрав со всех баб одежды облили их керосином и сожгли. (ПЗ (У), 1998). Подобное происходило во многих краях России».[15] Известны факты преследования женщин, выходивших на работу в сарафанах, им просто не выписывали трудодни.

Научные изыскания по русской народной культуре были свёрнуты и запрещены, а многие музейные вещи были уничтожены или утеряны. Сами исследователи народного быта высланы или отстранены от изучения данной тематики, некоторые были расстреляны. Произошёл разгром школы русского народоведения.[16]
В современных условиях, когда духовно–нравственные ценностные ориентиры деформированы, введение в повседневную жизнь через здоровую рекламу и моду, одежды, выполненной на основе народных традиций, было бы актуально и полезно.

Подводя итоги, можем сказать, что история подтвердила справедливость и глубину влияния быта на самосознание народа.

Русский народ всегда отличался своей духовностью и это определяло строй его жизни. Очень хорошо об этом сказал сщмч. Андроник (Никольский):
«Наша народная культура есть исключительно культура духа. Во всём укладе жизни, в обычаях, в душевных исканиях. В народном и даже литературном творчестве непременно есть искание нравственной ценности жизни, отношение к ней именно с этой стороны. Для неё (культуры) и самая жизнь не имеет ценности без ценностей духа, без ценностей нравственных. Только с нравственной стороны расценивается и самая жизнь человека со всеми его поступками и намерениями. Не будет этих нравственных оснований – не будет смысла и в самых высоких и полезных делах человека. Поэтому русский человек, даже испытавший на себе воздействие и нерусской культуры, всё-таки смотрит на жизнь как на приложение к делу жизни нравственных запросов духа. В самой жизни поэтому ищет подвига, как несомненного оправдания и для существования человека на земле».[17]
 
Список Литературы:

Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета в Синодальном переводе с комментариями и приложениями. Российское Библейское общество. М.: 2004.
Толковая Библия или комментарий на все книги Св. Писания Ветхого и Нового Завета. Книга 1. Бытие–Притчи Соломона. Петербург. 1904–1907.
Св. Иоанн Златоуст. Т. 11. Ч. 2.
Климент Александрийский. Педагог. Кн. 2. Гл. 10.
Ефрем Сирин, преподобный. 77. Поучение падшему брату. //Творения. Часть 3. Сергиев Посад, 1897. Репринт.
Филарет, митрополит Московский и Коломенский, святитель. 13. Слово в неделю третью по Пятидесятнице. //Слова и речи. Т. 1. М., 1873. Репринт.
Священномученик Андроник (Никольский; 1870–1918), архиепископ Пермский. Творения. Книга I. Статьи и заметки. Тверь: Булат, 2004.
Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М.: Книга, 1991.
Домострой. Юности честное зерцало. М.: Даръ, 2006. – 320 с.
Калашникова Н.М. Семиотические функции народного костюма//Музей Традиции. Этничность. XX-XXI вв. Материалы междунар. науч. конф., посвящ. 100–летию Рос. Этн. музея. С.-Петебург; Кишинёв, 2002.
Преображенский Н.С. Баня, игрище, слушанье и шестое января // Современник. 1864. № 10.
Кутенков П.И. Великорусская женская сряда. СПб.: 2010.
Кутенков П.И. Ярга–свастика – знак русской народной культуры. СПб.: 2008. 
 

Рис. 1. Праздничный девичий костюм. Архангельская губерния. Село Нёнокса. Вторая половина ХIХ века. Коллекция Татьяны Вальковой (г. Москва). Модель – Анастасия Журавлёва. Фотография Дмитрия Давыдова.
 
 

 
Рис. 2. Повседневные женские костюмы. Россия. Олонецкая губерния. Каргопольский уезд. Конец ХIХ – начало ХХ века.  Коллекция Центра «Русские начала» и Фольклорной студии «На Поварской слободе» (г. Москва). Модели – Анна и Ольга Климовы.
 Фотография Дмитрия Давыдова. 2006.
 
 

 
Рис. 3. Праздничный женский костюм. Россия. Олонецкая губерния. Каргопольский уезд. Конец ХVIII – начало ХIХ века. Реплика. Авторы – Татьяна Валькова, Арина Белякова. Модель – Татьяна Валькова. Фотография Аллы Соловской. 2007.
 
 

 
Рис. 4. Праздничный женский костюм. Россия. Олонецкая губерния. Каргопольский уезд. Конец ХIХ – начало ХХ века. Реплика. Авторы – Юлия Шипилова, Вера Гончарова. Модель – Юлия Шипилова. Фотография Аллы Соловской. 2009.
 

 
Рис. 5. Праздничный девичий костюм. Город Галич. Начало ХIХ века. Реплика.
Авторы – Юлия Козлова, Ольга Латушкина. Модель – Юлия Козлова.
Фотография Аллы Соловской. 2007.

 
Рис. 6. Праздничный женский костюм. Россия. Костромская губерния. Город Галич.
Конец ХVIII – начало ХIХ века. Реплика. Автор и модель – Екатерина Черноок.
Фотография Аллы Соловской. 2007.

Примечания:
 
[1] Филарет, митрополит Московский и Коломенский, святитель. 13. Слово в неделю третью по Пятидесятнице. //Слова и речи. Т. 1. М., 1873. Репринт. С. 108, 109.
[2] Толковая Библия или комментарий на все книги  Св. Писания Ветхого и Нового Завета. 1.Бытие–Притчи Соломона. Петербург. 1904–1907. Стр.25.
[3] Климент Александрийский. Педагог. Кн. 2. Гл. 10. С. 238-239.
[4] Св. Иоанн Златоуст. Т. 11. Ч. 2. С. 673.
[5] Ефрем Сирин, преподобный. 77. Поучение падшему брату. //Творения. Часть 3. Сергиев Посад, 1897. Репринт. С. 52.
[6] Священномученик Андроник (Никольский; 1870–1918), архиепископ Пермский. Творения. Книга I. Статьи и заметки. Тверь: Булат, 2004. Стр355.
[7] Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М.: Книга, 1991. С. 277.
[8] Священномученик Андроник (Никольский; 1870–1918), архиепископ Пермский. Творения. Книга I. Статьи и заметки. Тверь: Булат, 2004. Стр369.
[9] Там же. Стр359.
[10]  Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М.: Книга, 1991. С. 278.
[11] Священномученик Андроник (Никольский; 1870–1918), архиепископ Пермский. Творения. Книга I. Статьи и заметки. Тверь: Булат, 2004. Стр373.
[12] Калашникова Н.М. Семиотические функции народного костюма//Музей Традиции. Этничность. XX-XXI вв. Материалы междунар. науч. конф., посвящ. 100–летию Рос. Этн. музея. С.-Петебург; Кишинёв, 2002. С.224.
[13] Преображенский Н.С. Баня, игрище, слушанье и шестое января // Современник. 1864. № 10. С. 499–522.
[14] Кутенков П.И. Великорусская женская сряда. СПб.:  2010. С. 8.
[15] Кутенков П.И. Ярга–свастика – знак русской народной культуры. СПб.: 2008.
[16] Кутенков П.И. Великорусская женская сряда. СПб.: 2010. С.5.
[17] Священномученик Андроник (Никольский; 1870–1918), архиепископ Пермский. Творения. Книга I. Статьи и заметки. Тверь: Булат, 2004. С. 401, 402.
 

/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /